да,я милая и чудесная.да,я вас убью.нет,мне не стыдно^_^ Белка всея фэндома. *пушит хвост*
Название: Моменты полужизни.
Автор: Decentra-chan
Фэндом: B.A.P
Персонажи: каждый из парней. для этой главы - Чунхон
Рейтинг: РG-13
Жанры: Джен, Психология, Повседневность, AU
Размер: Миди
Статус: в процессе выкладки
Описание: История шести людей, их мечтаний и одного раскаленного мегаполиса.
Посвящение: Спасибо этим шести парням, что дали мне силы и вдохновение.
Публикация на других ресурсах: Только с моего разрешения.
Примечания: Отдельное спасибо Барвинка. за обложки к главам и общее терпение меня.
Предыдущие части:
В объективе.
Кадр первый.
ficbook.net/readfic/1843141/5839208#part_conten...
Утро забивается противными солнечными лучами прямо в комнату, пробегаясь по предметам, застревая на разбросанных вещах и останавливаясь, наконец, точнехонько на изголовье широкой кровати. Чунхон морщится и переворачивается на бок, пытаясь уйти от противных лучей, но сон уже безбожно нарушен. Чунхон раздраженно комкает одеяло, скидывая его на пол, и швыряет подушку прямо в солнце, надеясь, что та долетит до адресата и выключит эту бесполезную светилку. Вот зачем день нужен? Ночью намного прекрасней жить! Темнота – друг молодежи и далее по тексту же! Но подушка лишь вылетает в открытое на ночь окно. Со двора слышится тихое «ой» садовника, который, скорее всего, опять подрезал кусты роз, основательно примятых Чунхоном ночью, когда он вернулся с несанкционированной прогулки и неудачно уронил лестницу прямо на обожаемые матушкой розы, посаженные под окнами по периметру дома. Следом за ойканьем садовника слышится лай их сторожевых собак, которые ночью только и делают, что дрыхнут, зато днем устраивают истерики даже из-за хрустнувшей веточки.
Чунхон отсчитывает тридцать секунд и закатывает глаза, когда ровно на последней цифре отсчета в дверь его комнаты деликатно стучатся. Их экономка – Аманда – деловито заходит в комнату, качая головой при виде разбросанных по всем поверхностям вещам. А Чунхон разве виноват, что в ночи ему было лень искать вешалки или, даже, складывать одежду на стул? Ночью ему хотелось спать. Вот точно как сейчас хочется. Если б не вредное солнце…
- Господин, вы уже проснулись. Завтрак на столе. Ваша мать просила передать, что она уехала на целый день в салон, но желает, чтобы ужин прошел в семейном кругу.
Экономка с совершенно искусственным выражением лица и натянутой улыбкой приветствует Чунхона, начиная собирать разбросанные вещи, до зубной рези напоминая робота. Даже этот ее тупой белый передник, как в американских фильмах, отдает совершенно картонной преданностью. Никакого своего расположения и своих мыслей, простое механическое выполнение обязанностей. Первое время маленький Чунхон даже боялся эту женщину, считая ее киборгом из будущего.
Чунхон растрепанный, сонный и очень злой. Уже не из-за солнца. Его невероятно бесит, что с ним обращаются так. Для матери он как статусное приложение, из которого она старательно пытается сделать светского мальчика. Раз уж не получилось со старшим сыном. Если мать говорит о семейном ужине, то наверняка в особняк припрутся все эти окрестные богатенькие толстосумы с их модельными женушками и любовницами, в которых силикона и ботокса накачено столько, что хватит на покрытие примерно площади Тихого океана. Надо будет улыбаться, говорить, что хочет пойти по стопам отца и брата. А самое главное немного флиртовать с пустоголовыми дочурками элиты. Вот уж кого Чунхон на дух не переносит. И никого ведь не волнует, что ему только шестнадцать. Он тот еще перспективный жених для этих расфуфыренных особ. При таких-то родителях и таком-то маячащем на горизонте наследстве. Тошнит от всего этого.
Чунхон завидует старшему брату, который смог вырваться из цепких наманикюренных лап матери. Ему удалось заинтересовать отца одним из своих экономических проектов, из тех, что он делал в лондонском университете на экономике. Теперь братишка имеет свой бизнес, семью из жены и двух превосходных дочек и совершенно нереальную добрую собаку с красно-рыжей шерстью. Кажется, он называет эту породу сеттером. А, самое главное, брат почти не появляется в особняке, виртуозно избегая общения с матерью. И Чунхон завидует брату, мечтая пусть и не о таком, все же с братом у них способности сильно разные в плане экономики – Чунхону бы в творчество, айдолом стать, например – но хотя бы вырваться из дома. Просто чтобы не видеть весь этот дрянной спектакль матери. Старается-то в основном она, отец целыми днями и ночами пропадает на работе, предпочитая доказывать позиции конкретными делами, а не пустыми спектаклями. Быть генеральным директором крупного холдинга не такая уж легкая задача. А вот мамочка из кожи вон лезет, лишь бы ее, бывшую артистку местного театра-кабаре, принимали в этих кругах. Круги снисходительно улыбаются и делают вид, что принимают. Боятся попасть в немилость к главе семейства. Эдакая зависимость от вожака, спонсирующего их мелкие фирмы. И от этого тоже очень противно. Потому что это отношение перекидывается и на Чунхона. Хотя ему уважения от толстосумов, не в пример матери, достается больше. Потому что кровь может и грязная от жалкой актрисы, дорвавшейся до денег, но в самом-то Чунхоне крови пятьдесят на пятьдесят. Все же он кровный родственник, а, значит, его не уважать нельзя. Он же наследник.
Чунхону с детства было обидно за то, что в его жизни все упирается в деньги. А ему, маленькому мальчику, не разрешают играть с мальчишками из соседнего района, потому что они «оборванцы с нищими родителями». Хотя эти мальчишки и жили в больших просторных квартирах. Просто они жили в квартирах, а не в шикарных особняках. И это, по мнению матери, было буквальным признаком нищеты. А мать до зубного скрежета боялась, что отец однажды вышвырнет ее обратно в те трущобы, из которых она родом.
Когда Чунхон начал осознавать, что его ждет, если он не начнет хотя бы пытаться вырваться, ему стало реально страшно. Он тогда, по глупости, напился виски прямо из бара отца. Полоскало его потом, конечно, сильно, и он зарекся не пить алкоголь больше никогда. Вот только мать, даже не навестившая своего сын в частной клинике, восприняла это как «мой мальчик хочет понимать, что пьют богатые и успешные дяди и тети. Какой у меня сообразительный сын». А потом были курсы сомелье. И мать как-то не волновало, что Чунхону было всего четырнадцать и его начинало мутить даже от вида бутылки любого алкоголя, что уж говорить о дегустации. Впрочем, учителей это тоже не волновало, особенно после очередной толстой пачки денег, незаметно падавшей им в карман.
В пятнадцать лет Чунхон совершил один из своих самых больших подвигов. Мать с отцом тогда уехали на какую-то сверх важную встречу во Францию, а Чунхона оставили в особняке одного, если не считать садовника и все ту же экономку. В ту ночь Чунхон в первый раз сбежал из дома. Он готовил свой побег долгие два месяца. Высчитывал, во сколько экономка делает обход особняка, наблюдал за садовником. Прямо рядом с окном Чунхона рос старый клен, и садовник обрезал сухие ветки, ловко дотягиваясь до них с лестницы, что прислонялась прямо к дому. План был предельно прост. Дождаться, пока экономка обойдет особняк, непременно заглянув к нему в комнату и проверив, что он спит, и уляжется спать сама. Потом тихо одеться, сцапать приготовленный еще вечером рюкзак из шкафа, натянуть пониже капюшон толстовки и открыть окно. Хоккейной клюшкой, подписанной каким-то там супер именитым хоккеистом, подтянуть стоящую чуть вдалеке лестницу и, вуаля, путь свободен! В тот первый раз Чунхон чувствовал себя секретным агентом из какой-нибудь невыполнимой миссии.
Тогда он прослонялся по улице почти всю ночь и еле успел вернуться домой до официального пробуждения слуг. Но потом вылазки стали проходить все чаще. И улизнуть из дома, как и вернуться обратно в срок, больше не составляло труда. Чунхон бродил по улицам, бегал от дворовых собак, слушал, как на площади играют уличные музыканты. С восторгом разглядывал сияющие огнями рекламы проспекты и в свое удовольствие травил желудок запретным фаст-фудом. Он чувствовал себя живым и настоящим. Человеком, способным чего-то добиться вне рамок суррогатной заботы матери. Эдаким принцем, тайком сбежавшим из золотой клетки дворца. В эти драгоценные часы ему хотелось улыбаться и обнимать прохожих.
В одну из вылазок он забрел в какой-то совсем дальний район и наткнулся на целую прорву народа. Парни и девушки толпились на почти пустыре рядом с импровизированной сценой. Музыка из старого бумбокса, Чунхон видел такой в сарае однажды, когда наблюдал за работой садовника, битами врезалась в уши, заставляя с непривычки жмуриться от шума, но ловить ритм. Сердце подстроилось под музыку и казалось колотилось в самом горле, грозясь вырваться наружу. Тогда Чунхон впервые увидел реп-батлл. Две команды парней соревновались в фристайле, взрывая толпу едкими текстами и невероятными скоростями читки. Весь батлл Чунхон простоял в стороне, заворожено наблюдая за всем этим.
Он не знал, что бывает вот так. Что можно ночью собирать такие компании, делать такие вещи. Он не знал, что жизнь бывает и такой.
В следующую вылазку Чунхон, не без труда, но все же отыскал все тот же пустырь и уже был в толпе, подхватывая ритм битбокса и беззвучно проговаривая текст вслед за реперами. Тогда, после всех батллов, к нему подошел Джинг, организатор всего этого действа. Чунхон был для этой толпы чужим, и Джинг долго выспрашивал, что посреди ночи на таком-то мероприятии делает мальчишка вроде него. Смотрел он на него с крайней подозрительностью. Еще бы, копы в последнее время стали очень умными. Они легко могли подослать своего человека, чтобы тот следил и, если что, сдал бы их место локации с потрохами. Благо, язык у Чунхона был подвешен как надо. Единственное, за что он был благодарен матери, так это за ее уроки общения. Он рассказал Джингу, что просто ищет новые приключения и сбежал от предков, пока те батрачат на работе. Конечно, пришлось умолчать про то, что он сын богатенькой семьи. Он давно уяснил – хочешь нормального отношения, молчи про свой статус. После разговора ему не просто удалось остаться в этой тусовке – Джинг принял его как старого знакомого, но и его первое участие в баттле, уже через две недели после прихода в «семью», не прошло незамеченным. Тогда он быстро и красиво уделал какого-то парня из соседнего района, бросившего вызов их тусовке.
Через полгода Чунхон стал Зело. Эдаким сыном не то чтобы полка, но этой тусовки. Несколько парней научили его кататься на скейте, а Джинг охотно помогал с текстами. Чунхон чувствовал себя действительно счастливым. Для матери он успешно продолжал играть примерного сыночка, терпеливо улыбался фальшивым с ног до головы людям на семейных ужинах, не доводил учителей в частной школе, напичканной зажравшимися детками богатых семей, а по ночам сбегал на район. Когда их приметили копы, Чунхон незаметно снял им огромное подвальное помещение, наврав Джингу, что наткнулся на него чисто случайно, когда побежал за бродячим псом, стащившим у него пакет с гамбургером. Джинг тогда может и не поверил, но вида не подал, все же, помещение было куда лучше, чем улица. Да и с копами на хвосте долго-то не побегаешь по городу в поисках точки сходок.
Постепенно обшарпанный подвал превращался в некое подобие клуба, где собиралась андеграудная тусовка города. Стены покрылись резкой, кислотной вязью из граффити. Чунхон тогда набился в помощники к графферам, готовя трафареты для некоторых элементов рисунков. Занятие интересное и творческое. Зело как завороженный следил, как после взмахов баллончиком постепенно рождается шедевр. Тогда он узнал, что есть подпольные соревнования графферов, и победители соревнований получают право сменить рисунки на дальней части забора в центральном парке. Что-то вроде награды. Время и место новых соревнований всегда писалось там же, на одной из плит забора. Обязательно посреди дня, чтобы повысить экстримальность условий и в который раз обхитрить глупых охранников, неспособных поймать их за работой.
Дальняя часть подвала оборудовалась сценой, а по периметру появились стулья. Подвал начал жить совсем другой жизнью. Чунхон приходил сюда уже как полноправный член семьи. Ему всегда были рады, не лезли с нравоучениями и не пытались сделать из него фальшивую куклу, как хотела бы того мать. И, что немаловажно, никто больше не спрашивал о его жизни вне клуба. Вне клуба никто из этих людей не существовал в связке. Все только сами по себе. Это было удобно, хоть и немного странно. Например, все тот же Джинг в нормально жизни, по слухам, был ветеринарным врачом. А их звуковик – учителем в начальных классах. Вне клуба они все были другими, и никто не рисковал узнавать правду.
Клуб стал особенным местом. Как минимум еще и потому, что он был свободной от алкоголя и сигарет территорией. Употреблявших пойло или куривших, мягко выпроваживали из клуба и заносили в черный список, радостно потом висевший за бронированным стеклом на входе в подвал. Первое время Чунхон удивлялся такому подходу, а потом даже привык и радовался. По крайней мере, не приходилось изощряться, чтобы одежда и волосы не пахли табачным дымом. Тогда бы ему кранты и пришли. На алкоголь мать может и среагировала нормально, но Зело помнил, какой феерический скандал она устроила отцу, когда он вернулся домой со стойким запахом сигарет, впитавшимся в одежду и волосы.
Вкус свободы пьянил, завораживал, срывал крышу. Чунхон возвращался домой впритык к нужному времени, засыпая на три часа до будильника с блаженной улыбкой на губах.
Ночные вылазки стали особенным элементом. Будто Чунхон проживал две жизни. Одну за богатого мальчика, вынужденного быть идеальным сыном, а вторую за простого парня, репующего на батллах, расшибающего первое время колени на скейте и учащегося рисовать граффити. Идеальный сюжет для какой-нибудь дорамы.
Чунхон все же выкарабкивается из постели, натягивая на ходу джинсы и футболку. Матери дома нет, значит можно не наряжаться, как какой-нибудь Кен для Барби. Никаких домашних рубашек и брюк, как вечно требует его мать, насмотревшись глянцевых журналов. Удобные протертые на коленях джинсы, не раз пострадавшие от его попыток научиться катать на скейте сложные фигуры, и футболка на три размера больше, чем он сам. Идеальная одежда для идеального дня и планов на него. В столовой завтрак на одну персону: чашка каши, мясная и сырная нарезки, икра трех видов, свежевыжатый сок и французский багет, нарезанный тонкими ломтиками. Чунхон кое-как давит в себе приступ тошноты. Этот завтрак не меняется на протяжении трех лет. Каждый долбанный день его кормят на завтрак этим. Первый год он как-то еще терпел, а потом приходилось выкручиваться. Хорошо, что пес, живший у них раньше в доме, так любил кашу и икру. Правда несчастный умер два месяца назад от старости, и завтраки снова пришлось есть. Чунхон демонстративно цепляет со стола ломтик багета и кусок мяса и с этим бутербродом направляется в холл. Держа бутерброд в зубах, он вытаскивает из самых дебрей кладовки ловко спрятанные скейт и рюкзак, цепляет на голову кепку и завязывает вокруг талии рукава толстовки – на улице жара невыносимая, но толстовка ему очень нужна – и, под удивленный взгляд экономки, вышедшей выяснить – что за шум в холле, выходит за дверь. Прямо от крыльца дорога ровная и покатая, так что Чунхону даже не приходится брать сильный разгон, чтобы проехать участок до ворот. За воротами, там, где нет множества деревьев и не плетутся всевозможные плющи, палящее солнце и жутчайшая жара. Но сейчас Чунхон даже рад солнцу. По такой погоде кататься приятно. Воздух не жалит холодом, кожа не покрывается мурашками и просто так – лучше.
Чунхон ловко маневрирует по улице, успевая перепрыгивать через поребрики, решетки и обнаглевших котов, развалившихся прямо посреди тротуара и не желающих ни в какую даже двигаться с места. Город пышет жаром, обволакивая своим шумом и толпами. Его элитный район сменяется простыми домами, людей становится в разы больше, и Чунхон с улыбкой вдыхает этот раскаленный, пропахший людьми и бензином воздух. Эта жизнь ему нравится куда больше той – музейной и фальшивой.
Путь выучен Чунхоном наизусть, и он легко срезает дорогу через дворы и парковки. Ему сейчас крайне важно попасть в центральный парк. Скоро сбор очередного граффити соревнования, и Джинг ночью отозвал его в строну для разговора. Они вышли из клуба и шли еще два квартала совершенно молча. И это молчание заставляло Чунхона напрягаться. Через два квартала Джинг затормозил и просто отдал Чунхону клочок бумаги. На нем неровным резким почерком были выведен адрес и дата. Чунхон прекрасно знал эти бумажки. Если Джинг давал кому-то такой клочок, значит, этот человек должен был оповестить всех о предстоящем состязании. А способ оповещения был всегда один – парковый забор.
- Не попадись охране. А сейчас иди домой. Лучше всего оставить послание в первой половине дня.
Чунхон тогда только кивнул и уехал домой.
А вот сейчас он осознает, какую ответственность взвалил на него Джинг. В последнее время охрана парка не раз ловила почтальонов. Они придумали всяческие уловки, вроде скрытых камер или засад. Все что угодно, лишь бы государственное имущество не портили. Но, хотя бы, не закрашивали рисунки. Может, понимали, что все равно появятся новые, а, может, и вправду нравились получавшиеся картины. Победители не рисовали абы что и не швырялись на стены лихими надписями. Рисунок всегда был продуман, красив. На отведенных для творчества пролетах забора можно было изобразить целую историю, что, впрочем, чаще всего и делали графферы.
В дальней части парка всегда почти нет народа, разве что очень редкие бегуны. Деревья сплетаются кронами и отбрасывают причудливые тени, создавая атмосферу почти мистики посреди мегаполиса. Чунхон знакомой тропой пробирается к забору, попутно натягивая толстовку и надвигая капюшон пониже. Забор пестрит красками, выделяясь только особым клочком для даты и места. Прошлый победитель состязания решил сделать из забора иллюстрацию к городским легендам, поэтому сейчас тот больше напоминает декорацию к одному из тех старых ужастиков про маньяков.
Чунхон быстро достает из рюкзака баллончик с краской и принимается за работу. Сначала дата. Цифры перепутаны местами особым способом, о котором знают только участники соревнований. Удобно и безопасно. Копам ни за что не разгадать этот шифр, впрочем, как и шифр адреса. Для любого нормального человека объявление о состязании будет выглядеть как смесь цифр и закорючек. Но для людей знающих на заборе будет красоваться точная дата и место проведения мероприятия. Завтра на заброшенной фабрике игрушек на западе от города, как всегда в полночь.
Чунхон выводит последнюю закорючку и дергается от шума в кустах. Как будто кто-то ломает ветки. Зело быстро подхватывает свои вещи и выбирается на тропинку, ловко скрываясь с места преступления на своем скейте по парковым аллеям. Уже у самого выхода из парка он тормозит и скидывает Джингу пустое сообщение – сигнал, что задание выполнено по высшему разряду. Через полчаса фото шифра появится в сети, и все интересующиеся узнают. Регламент соблюден. А теперь можно и кое-куда наведаться.
Остаток дня Чунхон проводит в интернет-кафе за видео играми и кое-как успевает вернуться до прихода матери. Мать пышет противными сладкими духами, пудрой и химическими запахами салона. Пакеты в ее руках, поблескивающие логотипами модных брендов, убеждают Чунхона, что мать снова потратила крупную сумму денег отца. Эта женщина всегда напоминала Чунхону ворону, пытающуюся примерить павлиньи перья. Она заставляет Чунхона переодеться в какую-то жутко дорогую, и настолько же неудобную, рубашку и попутно орет на слуг, что стол до сих пор не готов.
Посреди очередного парада фальшивок, как Чунхон называет эти семейные ужины, он выходит в сад, проверяя сообщения на телефоне. Сообщение всего одно, и Чунхон еле заметно усмехается, придумывая, как бы сейчас улизнуть из дома. В итоге он плюет на все и поднимается в свою комнату, стаскивая с тела противную одежду. Он влезает в черные джинсы и толстовку и выбирается из дома привычным путем. Да, мать устроит форменную истерику, да и отец не одобрит побега, но сегодня это того стоит. Его наконец-то примут.
Реперы, как тусовка, конечно, ребята хорошие. Вот только слишком у них все хорошо, по-доброму. Слишком правильно. А всегда правильным Чунхон и дома может побыть. Чунхону хотелось адреналина в кровь, чтобы как в тот первый раз, в ту первую вылазку. И тогда он нашел себе приключений на задницу. С этими парнями он столкнулся совершенно случайно. Во время одной из вылазок залез не на ту территорию и встретился с Боссом и его компанией. Чунхон честно тогда хотел уйти незамеченным, но его засекли и поймали. Пришлось выкручиваться, что хочет быть в банде, что слухи про них ходят и все такое. Чунхон очень боялся просто не вернуться в тот день домой. Но Босс оказался человеком странного характера и принял Чунхона на испытательный срок.
Все то, что делал Чунхон в это время, было незаконным, аморальным, гадким. Но кровь закипала от безнаказанности, когда он воровал в круглосуточном магазине пиво для других. Бурлила, когда они расписывали памятники или громили чьи-то машины. Появилась третья жизнь, увлекательная по-настоящему. Конечно, в начале Чунхону было противно от самого себя и он не мог уснуть, думая о совершенном, но потом эти глупости с эмоциями отошли на второй план. Теперь он был примерным сыном дома, подающим надежды юным репером в тусовке и почти полноправным членом в банде. Оставалось только пройти испытательный срок. И вот, наконец-то, он получил сообщение, что сегодня будет его крещение в банду.
Тяжелая жесть забора с трудом поддается, впуская Чунхона на территорию заброшенного долгостроя. Именно здесь, в почти готовых квартирах, и обитают Босс и его подчиненные. Главной банде города – шикарное логово. Копы сюда не сунутся, за жизнь побоятся. В этом городе вообще всем стоит их опасаться, мало ли, когда люди неудачно подвернутся на пути.
Босс восседает на кожаном диване, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. На журнальном столике рядом – следы белого порошка и кредитная карта. Босс готовится к вылазке в город. Джей и Кей, два самых приближенных к боссу, окидывают Чунхона насмешливым взглядом. Они никак не могут понять, зачем Босс взял в банду такого вот нескладного пацана. Сдалась ему эта игрушка.
- Наш Чунхони пришел, - тянет Босс, не открывая глаз.
- Да, Босс.
- Отлично. Нам пора выдвигаться. Сегодня погуляем в клубе для богатеньких сопляков.
Чунхон только кланяется, соглашаясь. Сейчас лучше оставить вопросы при себе. После дозы, характер Босса становится слишком непредсказуемым. Чунхон лично видел, как Босс швырнул ножом в просто сидевшую на асфальте птицу и убил ее, потому что она его взбесила. А под раздачу попасть не хотелось.
Возле клуба толпа народу, и Чунхон прячет лицо под капюшоном, потому что среди расфуфыренных лиц слишком много знакомых. Половину этой золотой молодежи Чунхон встречал на семейных ужинах и прочих приемах, по которым его таскала мать. И все они с легкостью узнают Чунхона, если увидят. А вон та девчонка даже пыталась затащить его в постель, впрочем, не только она.
Босс только кивает охраннику, и их пропускают в клуб. Внутри шумно, душно и остро пахнет дымом, выбивая из легких воздух. Толпа народу, тесные контакты кожи, музыка со всех сторон и одуряющий жар. Чунхон теряется от объемов и тяжести, что сваливаются на него с первой попыткой вздохнуть. Слишком непривычная атмосфера. Особенно если сравнивать с совершенно иным клубом – клубом их андеграунда. Сравнивать их, все равно, что описывать ад и рай. Этот клуб был адом с раскаленной гиеной огненной вместо воздуха. Чунхон на автомате двигается за Боссом сквозь толпу. Он не улавливает и не замечает происходящего. Дым в клубе слишком не похож на табачный, и неподготовленный организм ведет.
Чунхон отмечает, что парень за диджейским пультом знает свое дело. Миксы ловко заводят толпу с пол оборота, тут же закручивая все в единый ураган. Было бы круто, заполучи бы они такого диджея в их клуб. Одного звуковика мало для всех батллов и записей, и Джинг как раз собирался искать нового. Надо будет ему рассказать об этом парне. Чунхон осознает себя в пространстве, когда оказывается рядом с группой девушек, так и липнущих к боссу и его приспешникам. Босс улыбается, что-то нашептывая одной из них на ухо. Чунхон видел уже однажды такую улыбку. После этого один слишком самонадеянный коп, вознамерившийся поймать-таки их банду, лишился машины и квартиры. Огонь очень универсальная и полезная штука.
Чунхон не улавливает, куда пропадают остальные девушки, но на выход из клуба они идут только с одной. Той самой, с которой шептался Босс. Девушка улыбается и очень мило смущается. Чунхон с грустью думает, что девушка красивая в столь же равной мере, сколько и глупая. Хотя, наверно алкоголь в ее крови сильно мешает оценить ситуацию. Они идут вверх по улице, и Чунхон примерно представляет, что будет дальше. Он не понимает только одного: как это связано с его крещением. Босс и раньше спал со всякими девчонками, пока Чунхон и остальные сидели в соседней комнате и продумывали, кто лишится своей машины из тех, что перешли дорогу Боссу. Так чем этот случай отличается от других?
Они заворачивают за угол очередного дома, и Чунхон видит глухую стену тупика. Между домами сыро, воняет плесенью и отсыревшими картонными коробками, тут же наваленными бесформенной кучей. Босс толкает девчонку к стене, командуя Джею и Кею держать ей руки.
- Эй, малыш, постой-ка на стреме. Вот тебе игрушка, смотри не поранься.
Рядом с ногой Чунхона падает нож. Тот самый, любимый Боссом, впитавший в себя несметное количество крови. Чунхон быстро поднимает оружие с грязного асфальта. Кончики его пальцем подрагивают от осознания ситуации и почти паралитического состояния. Девчонка бьется в руках парней, пытается кричать, вырываться, но держат ее слишком крепко.
Когда между домами появляется еще один парень, Чунхон не отражает. Только понимает, что девчонку отшвыривают к нему и приказывают сторожить. Та в полубессознательном состоянии и только плачет, скуля, будто побитая собака. Ее майка разодрана, а юбка в крови. Такую и сторожить не надо. Чунхон переводит взгляд на драку.
Силы слишком не равны, хотя незнакомец и пытается отчаянно дать отпор. Но, все же, трое против одного – не тот расклад, чтобы у одного получилось отбиться. Парня швыряют, будто игрушку между собой, нанося удары снова и снова. У этого отчаянного нет шансов выжить, если они сейчас нанесут еще пару ударов.
- Брат… братик…
Чунхон удивленно переводит взгляд на ревущую девчонку. Так сидит прямо на асфальте в луже грязи, но тянет слабеющую руку в сторону парня, медленно, но верно превращающегося в сплошную отбивную. И Чунхону становится плохо от осознания. Брат.
- Босс, хватит! Бросим его тут! Он, наверное, ничего не вспомнит! Валим отсюда, пока не приехали копы!
Чунхон подлетает к Боссу и еле удерживается от того, чтобы не повиснуть на занесенной для решающего удара руке.
- Я сказал тебе сторожить девчонку! – бросает Босс в его сторону.
- Она не сбежит! Босс, уходим! Оставь его.
Босс опускает руку и поворачивается к Чунхону. Взгляд у него мягкий, но оценивающий, и Чунхону становится не по себе. Такие взгляды он еще не встречал, но веет от них смертью. Чунхон только нервно сглатывает, не решаясь даже сделать шаг назад, хотя такое желание возникло.
- Что, не можешь смотреть на это? Ты гляди, и руку где-то замарал.
Чунхон чувствует на своем запястье стальную хватку чужой руки. Если Босс сожмет немного сильнее, то кость будет сломана. Босс поднимает руку Чунхона чуть выше, задерживаясь взглядом на костяшках, побелевших от напряжения и долгого сжатия в руке ножа. Взгляд Босса на секунду скользит по лезвию, а потом Чунхон чувствует, как Босс дергает его руку вперед.
- Ну вот. Теперь на это не надо смотреть.
Последнее, что видит Чунхон, прежде, чем нож входит парню в живот – полный боли взгляд, брошенный сначала на самого Чунхона, а потом за его спину, где на асфальте сидит девчонка.
Приспешники Босса разжимают хватку, и парень мертвым грузом падает на асфальт. Босс забирает из рук Чунхона нож и вытирает его о край чунхоновской толстовки. А потом Чунхон слышит только одну фразу.
- Джей, Кей, избавьтесь от девки и этого неудачника.
Автор: Decentra-chan
Фэндом: B.A.P
Персонажи: каждый из парней. для этой главы - Чунхон
Рейтинг: РG-13
Жанры: Джен, Психология, Повседневность, AU
Размер: Миди
Статус: в процессе выкладки
Описание: История шести людей, их мечтаний и одного раскаленного мегаполиса.
Посвящение: Спасибо этим шести парням, что дали мне силы и вдохновение.
Публикация на других ресурсах: Только с моего разрешения.
Примечания: Отдельное спасибо Барвинка. за обложки к главам и общее терпение меня.
Предыдущие части:
В объективе.
Кадр первый.
ficbook.net/readfic/1843141/5839208#part_conten...
Кадр второй.
Bryan Adams - Never Let Go
Утро забивается противными солнечными лучами прямо в комнату, пробегаясь по предметам, застревая на разбросанных вещах и останавливаясь, наконец, точнехонько на изголовье широкой кровати. Чунхон морщится и переворачивается на бок, пытаясь уйти от противных лучей, но сон уже безбожно нарушен. Чунхон раздраженно комкает одеяло, скидывая его на пол, и швыряет подушку прямо в солнце, надеясь, что та долетит до адресата и выключит эту бесполезную светилку. Вот зачем день нужен? Ночью намного прекрасней жить! Темнота – друг молодежи и далее по тексту же! Но подушка лишь вылетает в открытое на ночь окно. Со двора слышится тихое «ой» садовника, который, скорее всего, опять подрезал кусты роз, основательно примятых Чунхоном ночью, когда он вернулся с несанкционированной прогулки и неудачно уронил лестницу прямо на обожаемые матушкой розы, посаженные под окнами по периметру дома. Следом за ойканьем садовника слышится лай их сторожевых собак, которые ночью только и делают, что дрыхнут, зато днем устраивают истерики даже из-за хрустнувшей веточки.
Чунхон отсчитывает тридцать секунд и закатывает глаза, когда ровно на последней цифре отсчета в дверь его комнаты деликатно стучатся. Их экономка – Аманда – деловито заходит в комнату, качая головой при виде разбросанных по всем поверхностям вещам. А Чунхон разве виноват, что в ночи ему было лень искать вешалки или, даже, складывать одежду на стул? Ночью ему хотелось спать. Вот точно как сейчас хочется. Если б не вредное солнце…
- Господин, вы уже проснулись. Завтрак на столе. Ваша мать просила передать, что она уехала на целый день в салон, но желает, чтобы ужин прошел в семейном кругу.
Экономка с совершенно искусственным выражением лица и натянутой улыбкой приветствует Чунхона, начиная собирать разбросанные вещи, до зубной рези напоминая робота. Даже этот ее тупой белый передник, как в американских фильмах, отдает совершенно картонной преданностью. Никакого своего расположения и своих мыслей, простое механическое выполнение обязанностей. Первое время маленький Чунхон даже боялся эту женщину, считая ее киборгом из будущего.
Чунхон растрепанный, сонный и очень злой. Уже не из-за солнца. Его невероятно бесит, что с ним обращаются так. Для матери он как статусное приложение, из которого она старательно пытается сделать светского мальчика. Раз уж не получилось со старшим сыном. Если мать говорит о семейном ужине, то наверняка в особняк припрутся все эти окрестные богатенькие толстосумы с их модельными женушками и любовницами, в которых силикона и ботокса накачено столько, что хватит на покрытие примерно площади Тихого океана. Надо будет улыбаться, говорить, что хочет пойти по стопам отца и брата. А самое главное немного флиртовать с пустоголовыми дочурками элиты. Вот уж кого Чунхон на дух не переносит. И никого ведь не волнует, что ему только шестнадцать. Он тот еще перспективный жених для этих расфуфыренных особ. При таких-то родителях и таком-то маячащем на горизонте наследстве. Тошнит от всего этого.
Чунхон завидует старшему брату, который смог вырваться из цепких наманикюренных лап матери. Ему удалось заинтересовать отца одним из своих экономических проектов, из тех, что он делал в лондонском университете на экономике. Теперь братишка имеет свой бизнес, семью из жены и двух превосходных дочек и совершенно нереальную добрую собаку с красно-рыжей шерстью. Кажется, он называет эту породу сеттером. А, самое главное, брат почти не появляется в особняке, виртуозно избегая общения с матерью. И Чунхон завидует брату, мечтая пусть и не о таком, все же с братом у них способности сильно разные в плане экономики – Чунхону бы в творчество, айдолом стать, например – но хотя бы вырваться из дома. Просто чтобы не видеть весь этот дрянной спектакль матери. Старается-то в основном она, отец целыми днями и ночами пропадает на работе, предпочитая доказывать позиции конкретными делами, а не пустыми спектаклями. Быть генеральным директором крупного холдинга не такая уж легкая задача. А вот мамочка из кожи вон лезет, лишь бы ее, бывшую артистку местного театра-кабаре, принимали в этих кругах. Круги снисходительно улыбаются и делают вид, что принимают. Боятся попасть в немилость к главе семейства. Эдакая зависимость от вожака, спонсирующего их мелкие фирмы. И от этого тоже очень противно. Потому что это отношение перекидывается и на Чунхона. Хотя ему уважения от толстосумов, не в пример матери, достается больше. Потому что кровь может и грязная от жалкой актрисы, дорвавшейся до денег, но в самом-то Чунхоне крови пятьдесят на пятьдесят. Все же он кровный родственник, а, значит, его не уважать нельзя. Он же наследник.
Чунхону с детства было обидно за то, что в его жизни все упирается в деньги. А ему, маленькому мальчику, не разрешают играть с мальчишками из соседнего района, потому что они «оборванцы с нищими родителями». Хотя эти мальчишки и жили в больших просторных квартирах. Просто они жили в квартирах, а не в шикарных особняках. И это, по мнению матери, было буквальным признаком нищеты. А мать до зубного скрежета боялась, что отец однажды вышвырнет ее обратно в те трущобы, из которых она родом.
Когда Чунхон начал осознавать, что его ждет, если он не начнет хотя бы пытаться вырваться, ему стало реально страшно. Он тогда, по глупости, напился виски прямо из бара отца. Полоскало его потом, конечно, сильно, и он зарекся не пить алкоголь больше никогда. Вот только мать, даже не навестившая своего сын в частной клинике, восприняла это как «мой мальчик хочет понимать, что пьют богатые и успешные дяди и тети. Какой у меня сообразительный сын». А потом были курсы сомелье. И мать как-то не волновало, что Чунхону было всего четырнадцать и его начинало мутить даже от вида бутылки любого алкоголя, что уж говорить о дегустации. Впрочем, учителей это тоже не волновало, особенно после очередной толстой пачки денег, незаметно падавшей им в карман.
В пятнадцать лет Чунхон совершил один из своих самых больших подвигов. Мать с отцом тогда уехали на какую-то сверх важную встречу во Францию, а Чунхона оставили в особняке одного, если не считать садовника и все ту же экономку. В ту ночь Чунхон в первый раз сбежал из дома. Он готовил свой побег долгие два месяца. Высчитывал, во сколько экономка делает обход особняка, наблюдал за садовником. Прямо рядом с окном Чунхона рос старый клен, и садовник обрезал сухие ветки, ловко дотягиваясь до них с лестницы, что прислонялась прямо к дому. План был предельно прост. Дождаться, пока экономка обойдет особняк, непременно заглянув к нему в комнату и проверив, что он спит, и уляжется спать сама. Потом тихо одеться, сцапать приготовленный еще вечером рюкзак из шкафа, натянуть пониже капюшон толстовки и открыть окно. Хоккейной клюшкой, подписанной каким-то там супер именитым хоккеистом, подтянуть стоящую чуть вдалеке лестницу и, вуаля, путь свободен! В тот первый раз Чунхон чувствовал себя секретным агентом из какой-нибудь невыполнимой миссии.
Тогда он прослонялся по улице почти всю ночь и еле успел вернуться домой до официального пробуждения слуг. Но потом вылазки стали проходить все чаще. И улизнуть из дома, как и вернуться обратно в срок, больше не составляло труда. Чунхон бродил по улицам, бегал от дворовых собак, слушал, как на площади играют уличные музыканты. С восторгом разглядывал сияющие огнями рекламы проспекты и в свое удовольствие травил желудок запретным фаст-фудом. Он чувствовал себя живым и настоящим. Человеком, способным чего-то добиться вне рамок суррогатной заботы матери. Эдаким принцем, тайком сбежавшим из золотой клетки дворца. В эти драгоценные часы ему хотелось улыбаться и обнимать прохожих.
В одну из вылазок он забрел в какой-то совсем дальний район и наткнулся на целую прорву народа. Парни и девушки толпились на почти пустыре рядом с импровизированной сценой. Музыка из старого бумбокса, Чунхон видел такой в сарае однажды, когда наблюдал за работой садовника, битами врезалась в уши, заставляя с непривычки жмуриться от шума, но ловить ритм. Сердце подстроилось под музыку и казалось колотилось в самом горле, грозясь вырваться наружу. Тогда Чунхон впервые увидел реп-батлл. Две команды парней соревновались в фристайле, взрывая толпу едкими текстами и невероятными скоростями читки. Весь батлл Чунхон простоял в стороне, заворожено наблюдая за всем этим.
Он не знал, что бывает вот так. Что можно ночью собирать такие компании, делать такие вещи. Он не знал, что жизнь бывает и такой.
В следующую вылазку Чунхон, не без труда, но все же отыскал все тот же пустырь и уже был в толпе, подхватывая ритм битбокса и беззвучно проговаривая текст вслед за реперами. Тогда, после всех батллов, к нему подошел Джинг, организатор всего этого действа. Чунхон был для этой толпы чужим, и Джинг долго выспрашивал, что посреди ночи на таком-то мероприятии делает мальчишка вроде него. Смотрел он на него с крайней подозрительностью. Еще бы, копы в последнее время стали очень умными. Они легко могли подослать своего человека, чтобы тот следил и, если что, сдал бы их место локации с потрохами. Благо, язык у Чунхона был подвешен как надо. Единственное, за что он был благодарен матери, так это за ее уроки общения. Он рассказал Джингу, что просто ищет новые приключения и сбежал от предков, пока те батрачат на работе. Конечно, пришлось умолчать про то, что он сын богатенькой семьи. Он давно уяснил – хочешь нормального отношения, молчи про свой статус. После разговора ему не просто удалось остаться в этой тусовке – Джинг принял его как старого знакомого, но и его первое участие в баттле, уже через две недели после прихода в «семью», не прошло незамеченным. Тогда он быстро и красиво уделал какого-то парня из соседнего района, бросившего вызов их тусовке.
Через полгода Чунхон стал Зело. Эдаким сыном не то чтобы полка, но этой тусовки. Несколько парней научили его кататься на скейте, а Джинг охотно помогал с текстами. Чунхон чувствовал себя действительно счастливым. Для матери он успешно продолжал играть примерного сыночка, терпеливо улыбался фальшивым с ног до головы людям на семейных ужинах, не доводил учителей в частной школе, напичканной зажравшимися детками богатых семей, а по ночам сбегал на район. Когда их приметили копы, Чунхон незаметно снял им огромное подвальное помещение, наврав Джингу, что наткнулся на него чисто случайно, когда побежал за бродячим псом, стащившим у него пакет с гамбургером. Джинг тогда может и не поверил, но вида не подал, все же, помещение было куда лучше, чем улица. Да и с копами на хвосте долго-то не побегаешь по городу в поисках точки сходок.
Постепенно обшарпанный подвал превращался в некое подобие клуба, где собиралась андеграудная тусовка города. Стены покрылись резкой, кислотной вязью из граффити. Чунхон тогда набился в помощники к графферам, готовя трафареты для некоторых элементов рисунков. Занятие интересное и творческое. Зело как завороженный следил, как после взмахов баллончиком постепенно рождается шедевр. Тогда он узнал, что есть подпольные соревнования графферов, и победители соревнований получают право сменить рисунки на дальней части забора в центральном парке. Что-то вроде награды. Время и место новых соревнований всегда писалось там же, на одной из плит забора. Обязательно посреди дня, чтобы повысить экстримальность условий и в который раз обхитрить глупых охранников, неспособных поймать их за работой.
Дальняя часть подвала оборудовалась сценой, а по периметру появились стулья. Подвал начал жить совсем другой жизнью. Чунхон приходил сюда уже как полноправный член семьи. Ему всегда были рады, не лезли с нравоучениями и не пытались сделать из него фальшивую куклу, как хотела бы того мать. И, что немаловажно, никто больше не спрашивал о его жизни вне клуба. Вне клуба никто из этих людей не существовал в связке. Все только сами по себе. Это было удобно, хоть и немного странно. Например, все тот же Джинг в нормально жизни, по слухам, был ветеринарным врачом. А их звуковик – учителем в начальных классах. Вне клуба они все были другими, и никто не рисковал узнавать правду.
Клуб стал особенным местом. Как минимум еще и потому, что он был свободной от алкоголя и сигарет территорией. Употреблявших пойло или куривших, мягко выпроваживали из клуба и заносили в черный список, радостно потом висевший за бронированным стеклом на входе в подвал. Первое время Чунхон удивлялся такому подходу, а потом даже привык и радовался. По крайней мере, не приходилось изощряться, чтобы одежда и волосы не пахли табачным дымом. Тогда бы ему кранты и пришли. На алкоголь мать может и среагировала нормально, но Зело помнил, какой феерический скандал она устроила отцу, когда он вернулся домой со стойким запахом сигарет, впитавшимся в одежду и волосы.
Вкус свободы пьянил, завораживал, срывал крышу. Чунхон возвращался домой впритык к нужному времени, засыпая на три часа до будильника с блаженной улыбкой на губах.
Ночные вылазки стали особенным элементом. Будто Чунхон проживал две жизни. Одну за богатого мальчика, вынужденного быть идеальным сыном, а вторую за простого парня, репующего на батллах, расшибающего первое время колени на скейте и учащегося рисовать граффити. Идеальный сюжет для какой-нибудь дорамы.
Чунхон все же выкарабкивается из постели, натягивая на ходу джинсы и футболку. Матери дома нет, значит можно не наряжаться, как какой-нибудь Кен для Барби. Никаких домашних рубашек и брюк, как вечно требует его мать, насмотревшись глянцевых журналов. Удобные протертые на коленях джинсы, не раз пострадавшие от его попыток научиться катать на скейте сложные фигуры, и футболка на три размера больше, чем он сам. Идеальная одежда для идеального дня и планов на него. В столовой завтрак на одну персону: чашка каши, мясная и сырная нарезки, икра трех видов, свежевыжатый сок и французский багет, нарезанный тонкими ломтиками. Чунхон кое-как давит в себе приступ тошноты. Этот завтрак не меняется на протяжении трех лет. Каждый долбанный день его кормят на завтрак этим. Первый год он как-то еще терпел, а потом приходилось выкручиваться. Хорошо, что пес, живший у них раньше в доме, так любил кашу и икру. Правда несчастный умер два месяца назад от старости, и завтраки снова пришлось есть. Чунхон демонстративно цепляет со стола ломтик багета и кусок мяса и с этим бутербродом направляется в холл. Держа бутерброд в зубах, он вытаскивает из самых дебрей кладовки ловко спрятанные скейт и рюкзак, цепляет на голову кепку и завязывает вокруг талии рукава толстовки – на улице жара невыносимая, но толстовка ему очень нужна – и, под удивленный взгляд экономки, вышедшей выяснить – что за шум в холле, выходит за дверь. Прямо от крыльца дорога ровная и покатая, так что Чунхону даже не приходится брать сильный разгон, чтобы проехать участок до ворот. За воротами, там, где нет множества деревьев и не плетутся всевозможные плющи, палящее солнце и жутчайшая жара. Но сейчас Чунхон даже рад солнцу. По такой погоде кататься приятно. Воздух не жалит холодом, кожа не покрывается мурашками и просто так – лучше.
Чунхон ловко маневрирует по улице, успевая перепрыгивать через поребрики, решетки и обнаглевших котов, развалившихся прямо посреди тротуара и не желающих ни в какую даже двигаться с места. Город пышет жаром, обволакивая своим шумом и толпами. Его элитный район сменяется простыми домами, людей становится в разы больше, и Чунхон с улыбкой вдыхает этот раскаленный, пропахший людьми и бензином воздух. Эта жизнь ему нравится куда больше той – музейной и фальшивой.
Путь выучен Чунхоном наизусть, и он легко срезает дорогу через дворы и парковки. Ему сейчас крайне важно попасть в центральный парк. Скоро сбор очередного граффити соревнования, и Джинг ночью отозвал его в строну для разговора. Они вышли из клуба и шли еще два квартала совершенно молча. И это молчание заставляло Чунхона напрягаться. Через два квартала Джинг затормозил и просто отдал Чунхону клочок бумаги. На нем неровным резким почерком были выведен адрес и дата. Чунхон прекрасно знал эти бумажки. Если Джинг давал кому-то такой клочок, значит, этот человек должен был оповестить всех о предстоящем состязании. А способ оповещения был всегда один – парковый забор.
- Не попадись охране. А сейчас иди домой. Лучше всего оставить послание в первой половине дня.
Чунхон тогда только кивнул и уехал домой.
А вот сейчас он осознает, какую ответственность взвалил на него Джинг. В последнее время охрана парка не раз ловила почтальонов. Они придумали всяческие уловки, вроде скрытых камер или засад. Все что угодно, лишь бы государственное имущество не портили. Но, хотя бы, не закрашивали рисунки. Может, понимали, что все равно появятся новые, а, может, и вправду нравились получавшиеся картины. Победители не рисовали абы что и не швырялись на стены лихими надписями. Рисунок всегда был продуман, красив. На отведенных для творчества пролетах забора можно было изобразить целую историю, что, впрочем, чаще всего и делали графферы.
В дальней части парка всегда почти нет народа, разве что очень редкие бегуны. Деревья сплетаются кронами и отбрасывают причудливые тени, создавая атмосферу почти мистики посреди мегаполиса. Чунхон знакомой тропой пробирается к забору, попутно натягивая толстовку и надвигая капюшон пониже. Забор пестрит красками, выделяясь только особым клочком для даты и места. Прошлый победитель состязания решил сделать из забора иллюстрацию к городским легендам, поэтому сейчас тот больше напоминает декорацию к одному из тех старых ужастиков про маньяков.
Чунхон быстро достает из рюкзака баллончик с краской и принимается за работу. Сначала дата. Цифры перепутаны местами особым способом, о котором знают только участники соревнований. Удобно и безопасно. Копам ни за что не разгадать этот шифр, впрочем, как и шифр адреса. Для любого нормального человека объявление о состязании будет выглядеть как смесь цифр и закорючек. Но для людей знающих на заборе будет красоваться точная дата и место проведения мероприятия. Завтра на заброшенной фабрике игрушек на западе от города, как всегда в полночь.
Чунхон выводит последнюю закорючку и дергается от шума в кустах. Как будто кто-то ломает ветки. Зело быстро подхватывает свои вещи и выбирается на тропинку, ловко скрываясь с места преступления на своем скейте по парковым аллеям. Уже у самого выхода из парка он тормозит и скидывает Джингу пустое сообщение – сигнал, что задание выполнено по высшему разряду. Через полчаса фото шифра появится в сети, и все интересующиеся узнают. Регламент соблюден. А теперь можно и кое-куда наведаться.
Остаток дня Чунхон проводит в интернет-кафе за видео играми и кое-как успевает вернуться до прихода матери. Мать пышет противными сладкими духами, пудрой и химическими запахами салона. Пакеты в ее руках, поблескивающие логотипами модных брендов, убеждают Чунхона, что мать снова потратила крупную сумму денег отца. Эта женщина всегда напоминала Чунхону ворону, пытающуюся примерить павлиньи перья. Она заставляет Чунхона переодеться в какую-то жутко дорогую, и настолько же неудобную, рубашку и попутно орет на слуг, что стол до сих пор не готов.
Посреди очередного парада фальшивок, как Чунхон называет эти семейные ужины, он выходит в сад, проверяя сообщения на телефоне. Сообщение всего одно, и Чунхон еле заметно усмехается, придумывая, как бы сейчас улизнуть из дома. В итоге он плюет на все и поднимается в свою комнату, стаскивая с тела противную одежду. Он влезает в черные джинсы и толстовку и выбирается из дома привычным путем. Да, мать устроит форменную истерику, да и отец не одобрит побега, но сегодня это того стоит. Его наконец-то примут.
Реперы, как тусовка, конечно, ребята хорошие. Вот только слишком у них все хорошо, по-доброму. Слишком правильно. А всегда правильным Чунхон и дома может побыть. Чунхону хотелось адреналина в кровь, чтобы как в тот первый раз, в ту первую вылазку. И тогда он нашел себе приключений на задницу. С этими парнями он столкнулся совершенно случайно. Во время одной из вылазок залез не на ту территорию и встретился с Боссом и его компанией. Чунхон честно тогда хотел уйти незамеченным, но его засекли и поймали. Пришлось выкручиваться, что хочет быть в банде, что слухи про них ходят и все такое. Чунхон очень боялся просто не вернуться в тот день домой. Но Босс оказался человеком странного характера и принял Чунхона на испытательный срок.
Все то, что делал Чунхон в это время, было незаконным, аморальным, гадким. Но кровь закипала от безнаказанности, когда он воровал в круглосуточном магазине пиво для других. Бурлила, когда они расписывали памятники или громили чьи-то машины. Появилась третья жизнь, увлекательная по-настоящему. Конечно, в начале Чунхону было противно от самого себя и он не мог уснуть, думая о совершенном, но потом эти глупости с эмоциями отошли на второй план. Теперь он был примерным сыном дома, подающим надежды юным репером в тусовке и почти полноправным членом в банде. Оставалось только пройти испытательный срок. И вот, наконец-то, он получил сообщение, что сегодня будет его крещение в банду.
Тяжелая жесть забора с трудом поддается, впуская Чунхона на территорию заброшенного долгостроя. Именно здесь, в почти готовых квартирах, и обитают Босс и его подчиненные. Главной банде города – шикарное логово. Копы сюда не сунутся, за жизнь побоятся. В этом городе вообще всем стоит их опасаться, мало ли, когда люди неудачно подвернутся на пути.
Босс восседает на кожаном диване, откинув голову на спинку и прикрыв глаза. На журнальном столике рядом – следы белого порошка и кредитная карта. Босс готовится к вылазке в город. Джей и Кей, два самых приближенных к боссу, окидывают Чунхона насмешливым взглядом. Они никак не могут понять, зачем Босс взял в банду такого вот нескладного пацана. Сдалась ему эта игрушка.
- Наш Чунхони пришел, - тянет Босс, не открывая глаз.
- Да, Босс.
- Отлично. Нам пора выдвигаться. Сегодня погуляем в клубе для богатеньких сопляков.
Чунхон только кланяется, соглашаясь. Сейчас лучше оставить вопросы при себе. После дозы, характер Босса становится слишком непредсказуемым. Чунхон лично видел, как Босс швырнул ножом в просто сидевшую на асфальте птицу и убил ее, потому что она его взбесила. А под раздачу попасть не хотелось.
Возле клуба толпа народу, и Чунхон прячет лицо под капюшоном, потому что среди расфуфыренных лиц слишком много знакомых. Половину этой золотой молодежи Чунхон встречал на семейных ужинах и прочих приемах, по которым его таскала мать. И все они с легкостью узнают Чунхона, если увидят. А вон та девчонка даже пыталась затащить его в постель, впрочем, не только она.
Босс только кивает охраннику, и их пропускают в клуб. Внутри шумно, душно и остро пахнет дымом, выбивая из легких воздух. Толпа народу, тесные контакты кожи, музыка со всех сторон и одуряющий жар. Чунхон теряется от объемов и тяжести, что сваливаются на него с первой попыткой вздохнуть. Слишком непривычная атмосфера. Особенно если сравнивать с совершенно иным клубом – клубом их андеграунда. Сравнивать их, все равно, что описывать ад и рай. Этот клуб был адом с раскаленной гиеной огненной вместо воздуха. Чунхон на автомате двигается за Боссом сквозь толпу. Он не улавливает и не замечает происходящего. Дым в клубе слишком не похож на табачный, и неподготовленный организм ведет.
Чунхон отмечает, что парень за диджейским пультом знает свое дело. Миксы ловко заводят толпу с пол оборота, тут же закручивая все в единый ураган. Было бы круто, заполучи бы они такого диджея в их клуб. Одного звуковика мало для всех батллов и записей, и Джинг как раз собирался искать нового. Надо будет ему рассказать об этом парне. Чунхон осознает себя в пространстве, когда оказывается рядом с группой девушек, так и липнущих к боссу и его приспешникам. Босс улыбается, что-то нашептывая одной из них на ухо. Чунхон видел уже однажды такую улыбку. После этого один слишком самонадеянный коп, вознамерившийся поймать-таки их банду, лишился машины и квартиры. Огонь очень универсальная и полезная штука.
Чунхон не улавливает, куда пропадают остальные девушки, но на выход из клуба они идут только с одной. Той самой, с которой шептался Босс. Девушка улыбается и очень мило смущается. Чунхон с грустью думает, что девушка красивая в столь же равной мере, сколько и глупая. Хотя, наверно алкоголь в ее крови сильно мешает оценить ситуацию. Они идут вверх по улице, и Чунхон примерно представляет, что будет дальше. Он не понимает только одного: как это связано с его крещением. Босс и раньше спал со всякими девчонками, пока Чунхон и остальные сидели в соседней комнате и продумывали, кто лишится своей машины из тех, что перешли дорогу Боссу. Так чем этот случай отличается от других?
Они заворачивают за угол очередного дома, и Чунхон видит глухую стену тупика. Между домами сыро, воняет плесенью и отсыревшими картонными коробками, тут же наваленными бесформенной кучей. Босс толкает девчонку к стене, командуя Джею и Кею держать ей руки.
- Эй, малыш, постой-ка на стреме. Вот тебе игрушка, смотри не поранься.
Рядом с ногой Чунхона падает нож. Тот самый, любимый Боссом, впитавший в себя несметное количество крови. Чунхон быстро поднимает оружие с грязного асфальта. Кончики его пальцем подрагивают от осознания ситуации и почти паралитического состояния. Девчонка бьется в руках парней, пытается кричать, вырываться, но держат ее слишком крепко.
Когда между домами появляется еще один парень, Чунхон не отражает. Только понимает, что девчонку отшвыривают к нему и приказывают сторожить. Та в полубессознательном состоянии и только плачет, скуля, будто побитая собака. Ее майка разодрана, а юбка в крови. Такую и сторожить не надо. Чунхон переводит взгляд на драку.
Силы слишком не равны, хотя незнакомец и пытается отчаянно дать отпор. Но, все же, трое против одного – не тот расклад, чтобы у одного получилось отбиться. Парня швыряют, будто игрушку между собой, нанося удары снова и снова. У этого отчаянного нет шансов выжить, если они сейчас нанесут еще пару ударов.
- Брат… братик…
Чунхон удивленно переводит взгляд на ревущую девчонку. Так сидит прямо на асфальте в луже грязи, но тянет слабеющую руку в сторону парня, медленно, но верно превращающегося в сплошную отбивную. И Чунхону становится плохо от осознания. Брат.
- Босс, хватит! Бросим его тут! Он, наверное, ничего не вспомнит! Валим отсюда, пока не приехали копы!
Чунхон подлетает к Боссу и еле удерживается от того, чтобы не повиснуть на занесенной для решающего удара руке.
- Я сказал тебе сторожить девчонку! – бросает Босс в его сторону.
- Она не сбежит! Босс, уходим! Оставь его.
Босс опускает руку и поворачивается к Чунхону. Взгляд у него мягкий, но оценивающий, и Чунхону становится не по себе. Такие взгляды он еще не встречал, но веет от них смертью. Чунхон только нервно сглатывает, не решаясь даже сделать шаг назад, хотя такое желание возникло.
- Что, не можешь смотреть на это? Ты гляди, и руку где-то замарал.
Чунхон чувствует на своем запястье стальную хватку чужой руки. Если Босс сожмет немного сильнее, то кость будет сломана. Босс поднимает руку Чунхона чуть выше, задерживаясь взглядом на костяшках, побелевших от напряжения и долгого сжатия в руке ножа. Взгляд Босса на секунду скользит по лезвию, а потом Чунхон чувствует, как Босс дергает его руку вперед.
- Ну вот. Теперь на это не надо смотреть.
Последнее, что видит Чунхон, прежде, чем нож входит парню в живот – полный боли взгляд, брошенный сначала на самого Чунхона, а потом за его спину, где на асфальте сидит девчонка.
Приспешники Босса разжимают хватку, и парень мертвым грузом падает на асфальт. Босс забирает из рук Чунхона нож и вытирает его о край чунхоновской толстовки. А потом Чунхон слышит только одну фразу.
- Джей, Кей, избавьтесь от девки и этого неудачника.
@темы: живые чувства, Белка по-азиатски, B.A.P, бельчака-фанфики писака