[decentra]

Есть такие истории, прочитав которые, запоминаешь навсегда. Они остаются в тебе невидимой проволкой языческого бога, что ловил на свой крючок души.
В них одни живут по схемам и видят только людей-схемы, а другие живут порывом, взращенным на книгах, но отчаянно правильным. В них жизни ломаются и строятся заново, а не сопротивляются только мертвые.
Да, я снова перечитала эту историю.

И я хочу, чтобы те самые, самые правильные, цитаты из нее жили здесь. Отдельно. Их надо сохранить. Хотя они и запомнены почти наизусть.

Нет ничего более непрочного, чем человеческие отношения. Встретившись через месяц, мы уже не будем знать, о чем разговаривать(с)

Собаки... друзья человека. В зависимости от необходимости их либо любят, либо ставят на них опыты.(с)

Разочарованные жизнью циники всегда привлекательны, а дураки не особо котируются, но люди привыкли верить словам, поэтому распознать их сложно.(с)

встречая человека, мы начинаем новый отсчет его жизни - ровно с того момента, как его увидели. Мы знаем его имя, можем узнать его голос и уверены, что этого достаточно для того, чтобы считать его живым. Он жив, потому что мы его видим. А до этого, невидимый, он не существовал и не был, и голоса этого не было, и не было этих глаз. Все мы немного боги, потому что можем убить весь мир, просто закрыв глаза. И создать его заново, оглядевшись. Проще отказать человеку в обладании собственным прошлым, чем поверить в то, что он жил без тебя раньше. (с)

Когда человек говорит – я тебя люблю, его нужно на время откинуть. Подождать. Он должен успеть сто раз пожалеть о сказанном, облиться ужасом от собственной откровенности, напридумывать объяснений игнорированию, ощутить боль, страх. Он должен решить, что сам стал причиной своего провала, должен известись в ожидании хоть какой-нибудь реакции.
После этого человека легко поставить перед фактом – практически любым. (с)

Тот, кто создал программу любви, создал и пользователей, только пароли забыл раздать. Но особой фантазией затейник-программист не отличался, поэтому стандартные «1234» и «qwerty» отлично подходят.(с)

такие люди – несчастные случаи, роковые ошибки, идеалисты и мечтатели, неспособные к выживанию. Они легко перебегают дорогу на красный свет, но уступят дорогу детям, идущим хоронить хомячка. Такие люди встречают рассветы на крышах и точно знают цену жизни, но это не мешает им лезть на разборки в толпу пьяного быдла. Они всегда во что-то верят, они находят для себя самые невероятные пути и обязательно гибнут, не пройдя и половины.
Их влекут недостижимые цели, они ставят свое счастье и здоровье на розыгрыш пьяненькой справедливости и ее циничной сестренке-правде, которые из года в год играют в карты на тертом столе большого города.
Они проигрывают. Они попадают в больницы… Они продолжают верить и любить.(с)

Мертвые ничему не сопротивляются. Стоит только осознать, что тебя больше нет, как количество волнующих вещей резко сокращается. Остается только голод, жажда и потребность во сне – но и это не дает ощущения жизни.
Даже боль переходит на иной уровень восприятия (с)

Если ты никто – тебе никто не поможет и не спасет. Иди по своим улицам один или следуй за толпой. Ничего не изменить, и та часть, которая еще способна на бунт, наивно полагает, что, может, все пройдет, все кончится, но она ошибается.(с)

Определенный тип личностей всегда погружен в прошлое, и извлечь их оттуда невозможно. Она всегда будут смотреть назад, и очень удивляются, когда обнаруживают, что жизнь тянет их куда-то вперед.(с)

Сложно понять спокойную размеренность земли, если перед глазами постоянно мелькают солнечные лучи. Если видишь солнце, то хочется ходить, глядя только наверх – туда, откуда льется яркий синий свет. И только споткнувшись и снова ощутив кожей прохладу рыжей хвои, прикрываешь глаза, чтобы задуматься наконец – что важнее?
(с)

Меняя за счет других людей свое прошлое, мы становимся их будущим.
(с)

Прожить тяжелую жизнь, на каждом крутом повороте сходя с дистанции и обходя пешочком – это называется набраться опыта. Набравшиеся опыта обычно интересны и глубокомысленны. Интересные и глубокомысленные неудачники.
Они и учат жизни нервных новичков.
А где же счастливцы?
Разбились на поворотах, не достигли финиша и не успели рассказать о самом важном?
(с)

Я говорил: все одинаковые! Это значит: все люди! Нет идеалов, понял? Нет и не будет! (с)

- Как ты вообще?
- Я? Я люблю суку. (с)

Он не знал несанкционированного – души. Именно так спрашивают внимательные и чересчур здоровые глаза: душа болит? Жмешься на своей аккуратно застеленной койке, боясь, что незаправленный кончик простыни выдаст сумасшествие, тянешь руку к незащищенной грудине – нет… Глаза изучают и повторяют: душа... Болит? Конечно, болит. Она не может по-другому. Она, поселенная в приемлемую коробочку тела, разве вытерпит смятые углы и мокрую грязь? Ей это нужно? Ей, вечной, и знающей, что все еще впереди, лишь стряхни с себя осточертевшее мясо?
У души свои мерки: совесть, чувство вины, понятие слабости – чужды, как же бесконечно чужды… Ей еще жить, ей еще перекидываться, выбирать, отряхиваться от новой грязи и впитывать новый свет. (с)

Он рассказал бы, что плевать душе на тело: ведет она кратчайшим путем к новому, неиспользованному кусочку мяса, красивее и стройнее прежнего. Рассказал бы, как она капризна в подборе новой одежки, и почему имеет на это право – потому что не гниет, как скинутое с плеч нафталиновое пальто.
Он рассказал бы – право имеет, как имеют право радиоволны выбирать свой приемник…
Рассказал бы, как заглушает все, что наработано мозгом, все, вычерченное стилусом по мягкому и податливому. Рассказал бы – душа же.
Кто задумывался о том, что – переноски же, в один гигабайт весом на фоне бескрайности. Переноски, зараженные вечным вирусом, передаваемым с одной флешки на другую.
Задумался – и понял. Услышал. Душе было противно жаться вдоль его заплеванных стен, тело не подошло, и, подтянувшись на тонких запястьях, отчетливо и тихо, она попросила:
- Давай заново.
Тот, кто сумеет противиться своей душе – напишите письмо сатане – выигрыш в вечную лотерею.(с)
Есть то, чего не должен видеть ни один человек. Это страшные вещи, непохожие ни на что. Это рваный металл, сломанные куклы, обгоревшие бабочки и воздух, отравленный хлором.(с)

Люди, обреченные на доброжелательность, текли сплошным потоком. Каждый из них умел вовремя сделать комплимент и спросить, как дела. Они возвращались домой и чмокали детей в щечку – кто-то после вылизанного клитора любовницы, кто-то после отсосанного члена любовника. Они мыли руки и садились за стол, рассказывая о делах на работе. Жаловались – неизменно. На тупость начальства, на нерадивость напарника, на дурацкую систему и хреновую оплату. Перед начальником на корпоративе потом развивались темы будущего компании, уснащаемые частым «под вашим чутким руководством». Напарнику или сотруднице на день рождения преподносились букеты и безделушки с торжественным «да весь отдел на тебе держится!». Дурацкая система оставалось дурацкой до первого серьезного повышения.
Система доброжелательности – степлер для разваливающегося мира. Но схема хороша... Работает же.
(с)

Не стоит встречаться с людьми из прошлого, если кроме прошлого вам нечего обсуждать. ©

В моем воспитании ты не упустила одного – женщину я нахуй послать не могу. ©

Над городом умирал постаревший ветер, а новый, новорожденный, несмело потрогал сначала фантики и обертки, разбросанные на асфальте, потом осмелел и взметнул шторы в раскрытых окнах, прошелся по водной глади. Свобода опьянила его – рванулся выше, растрепал листву, стряхнул со звезд облака, вымыл луну.
Его называют – ветер перемен.
(с)

что считать настоящей жизнью? Тот круг, из которого стремился вырваться, те мечты, что были исполнены, болезнь, которую пытался победить и, казалось, одолел – привело ли все это к настоящей жизни, за которую после не станет мучительно больно?
Голос, казавшийся незнакомым, издевательский голос... Может, это и был голос настоящей жизни? И она – не рядом с умело накрашенными девушками, умеющими подать себя по-королевски даже в условиях атомной войны? Не рядом с торопливыми репортерами, белыми крыльями самолетов и не аналог сумасшедшей дозе адреналина, выплеснутой в кровь? Не аналог эйфории, окутывающей после того как – смог, прорвался, победил, сумел?
Может, из нее, настоящей жизни и ушел, ушел от алюминиевых чайников, опустевших домиков, от неразрешенных вопросов о небе...
Он не мог сразу осознать своей ошибки, да и боль, преследующая его постоянно, усилилась. Устал рассудок, зачерствели мысли, утомилась душа.
Он набирался сил для нового рывка, потаенно понимая, что не хватает кого-то важного – того, что расставит все точки и подскажет самый простой ответ...
Такого человека не существовало, и не к кому было прийти, уткнуться лицом в колени и попросить правды.
В мире творился сумбур, и он впервые остро почувствовал недостачу в нем правильных схем.(с)
Я то ли заколдован, то ли проклят. Меня кидают с места на место, и я этому рад, потому что попытки сближения раздражают. Говорить мне не о чем, слушать других неинтересно. Устраивало полностью, но обнаружил, что и во мне заложена необходимость в общении, которая сбивает людей в стаи. Быть одиночкой легко, но вложенная программа заставляет искать взаимодействия. Того уровня общения, который я позволяю, этой программе явно недостаточно. Дело может быть и в возрасте. Как там было сказано? Возраст познания заблуждений? Нет, до него мне еще очень далеко, да и не хотел бы я до него дожить, если вдруг окажется, что мне есть что познавать. Не понимаю, зачем этой стадности сбивать с толку человека, который выбрал для себя самую удобную модель поведения. Люди заводят связи. Становятся друзьями и после страдают от этого. Ненависть или презрение – вопрос остался открытым, но если так пойдет дальше, мне придется решать, что делать с самим собой. Начинаю думать, что я..(с)

Он давно научился чувствовать людей так, как должен чувствовать их каждый. С ответственностью человека, ценящего чужую жизнь. В этом понимании не было ни капли гуманизма или альтруизма. Он чувствовал других с уверенностью животного, точно знающего, что все мясо на вкус одинаково. Знал, что все взгляды – серые, карие, синие, зеленые, изнутри нанизаны на одни и те же нервы и один и тот же мозг. Знал, что индивидуальность заканчивается там, где начинается страх, что ум начинается там, где умело управляются с инстинктами. (с)

На кой черт они тут сидят? На кой хрен выводят гулять детей? Курточки-помпончики, коляски-бантики. Бабы в косметике, коже и пудре. Половина из них не узнает, зачем жили, вторая даже не задумается. Вирусы живут так же. Облюбовывают место, пригреваются и начинают размножаться. Принципиальной разницы нет.
Еще пример: животные не умирают по глупости, они умирают, когда противник оказывается сильнее. Они не бегут опасной тропинкой для того, чтобы полюбоваться ебаным закатом за особо удачным кустарником и не пьют отравленную воду, надеясь на сидящего в норе в сотне километров умника-доктора.
Если животное погибает от несчастного случая – значит, оно не могло подозревать об опасности. Мышление человека слишком вариативно для того, чтобы быть толковым: а ведь ничего не будет, если я пролезу под этим товарняком, потому что он в этот момент может не тронуться, а если тронется, то я успею выбраться, а если...
А потом начинают заниматься украшательством: вот сюда я к гробику ленточку прицеплю, вот туда веночек поставлю. Ах, блядь, какой человек был. Добрый, хороший, всем позарез нужный, а главное, умный, как сука...
Был бы умный – жил бы дальше.(с)

Даже такой замечательной штуке, как эгоизм, приходит конец. За желаниями сложно заметить собственную жестокость и бесполезность. Кажется – весь мир обязан только потому, что идешь вперед. Потом приходится расплачиваться – бессонными ночами, ощущением подступающей пустоты и никчемности, охлаждающей душу ленью, страхом перед будущим, неуверенностью в близких. Начинается ад. Болит голова, бьешь лампы и стекла, собираешь бумагу в подобия жертвенных костров и надеешься, что, когда боль доконает окончательно, просто сунешь голову в их пламя. Таблетки не помогают, тело не слушается, воображение гаснет, ночи темнеют, гордость злит и толкает на безумства. Отступать некуда, идти дальше незачем. Кажется – конец.
Если в этот момент не узнаешь, что нужен кому-то еще – конец, самоубийство,
крах. (с)

Люди меняются. Ежедневно, ежеминутно, с током мыслей – значимых или незначительных, с каждым вдохом, во время которых умирают отжившие свое клетки и рождаются новые. Парадокс старинного корабля, в котором с течением времени заменена каждая доска, люверс и деталь – применим и к людям. Останется ли корабль тем же самым или станет совершенно иным?
Останется ли кто-нибудь из нас тем же самым ровно через секунду после нового вдоха?
А что будет спустя несколько миллионов вдохов и выдохов? Останется прежним цвет глаз и улыбка, не изменится поворот головы и привычка кусать губы, запах кожи и отпечатки пальцев, но все это лишь похожие доски для старого корабля.
Неизменным остается то, что не зависит от тела, сознания, характера. Для корабля это – название. Для человека – чувство.(с)

Он прятал глаза, но скрывать было нечего. Люди всегда прячут глаза, когда их настигает неловкость смерти. (с)

- Я давно обратил внимание, - медленно сказал он, - стоит кому-то перестать нести чушь в жизни и перебраться этажом выше, как оставшиеся принимаются начинять всю его чушь смыслом. Мертвецы – самые важные персоны в этом мире. Если бы кто-нибудь решил собрать непобедимую команду, ему пришлось бы набирать в нее трупы. И сидели бы они за столом, как мы сейчас. Соус жрали. Авторитеты, мать их так. Решали бы судьбу планеты, безошибочно, без демократических выборов и оппозиции. Им ведь ни слова поперек...(с)

Мы поколение, которому нет доверия.
На нас нет надежды. Мы слишком плохи для того, чтобы оправдать надежды поколения предыдущего и слишком хороши для того, чтобы с ним согласиться...
Мы рождены свободными, но вместе со вкусом свободы впитывали вкус злобы, наркотиков, ошибок и ран.
Мы имеем право и пользуемся им, ценим индивидуализм и видоизмененное сознание; известный гонзо-журналист назвал наши стремления запросами поколения свиней, на нас нацелена реклама, в наших руках будущее.
Нам не верят.
Мы слишком резкие, слишком многое говорим матом, слишком многое себе позволяем, слишком мало оказываем уважения, слишком часто кидаем обертки на асфальт, слишком редко ценим друг друга, для нас не осталось ничего святого, мы пьем исключительно кровь, мы не знаем, чего хотим, мы плюем на славное прошлое, мы снимаем футболки с утренних трупов, мы воруем горшечные цветы из подъездов, мы разбиваем чужие машины, мы режем себе вены, мы не хотим учиться и идти вперед.
Мы слишком часто кончаем жизнь самоубийством, не желая бороться, а ведь – было же время, когда об этом было даже некогда думать, - мы пишем стихи; покупаем сигареты чаще, чем хлеб, рожаем раньше, чем положено; влюбляемся реже, чем нужно; требуем больше, чем заслуживаем.
И все-таки. Посмотрите на нас, люди прошлого поколения - на наше общее тело, распятое между вашим «надо» и нашим «хотим». На наши живые клетки, новообразуемые связи, веревки нервов, защищенные болевые, наросшие кости, распахнутые глаза.
Мы сможем – все. Дайте нам шанс. Даже если кажется – не в наши руки, не в наши исколотые вены, не в наши обожженные пальцы, не на основе наших слез, не нашим страхам... Дайте нам жить так, как мы хотим – по-другому.
И будет семь дней труда над новым миром. (с)

Помочь хорошему – легко и приятно. Спасти сволочь – надо уметь.(с)

Не бывает сильных одиночек и не существует счастливых эгоистов.
Можно примерить на себя любую роль, надеть любую корону и произнести самую гениальную из гениальных речей, но если твой зал пуст, то в тебе нет никакого смысла.(с)

Простейшая комбинация: равнодушие, нежность, агрессия, снова нежность. Помощь. Желание. (с)


 Melemina
"Склад."